В частном секторе не преобладает какая-либо определенная политика, в ней, как правило, отсутствуют своды определенных правил и кодексов. Существующее положение можно скорее назвать институционализированным господством в области коммуникаций — точно так же, как это выражение используется применительно к расе или полу. Институционализированный расизм, например, утверждает, что жизнь людей регулируют не специальные дискриминационные законы (хотя таковые также могут иметь место), а что социальное существование так уж устроено, что расизм неизбежен. Если, к примеру, черные в прошлом были лишены возможности получить образование, то затем динамика системы увековечивает существующее неравенство в доходах и возможностях сделать карьеру. При этом отдельные лица могут справедливо, хотя, возможно, и лицемерно утверждать, что они не в состоянии что-либо предпринять, чтобы предоставить дискриминируемым людям лучше оплачиваемую работу, поскольку они не обладают соответствующей профессиональной подготовкой.
Аналогичная ситуация существует и в институционализированном коммуникационном господстве. В уже упоминавшемся докладе ЮНЕСКО говорится: «...современные структуры средств массовой информации выросли из систем, предназначенных распространять информационный поток сверху вниз» [22].
Движение коммуникационных потоков сверху вниз — неизбежное следствие такой классовой системы, в которой обладающий частной собственностью господствующий класс направляет вниз приказы (информацию). Фактически в большинстве, если не во всех странах с рыночной экономикой технические средства коммуникации рассматриваются как частная собственность. Нередко частное лицо или группа лиц владеет крупным каналом информации. При таком положении было бы абсурдно полагать, что поток сообщений, затрагивающих важные социально-политические вопросы, может исходить из глубин экономической системы.
Иногда, как уже отмечалось, выясняются и изучаются взгляды и мнения угнетенных, широкой публики. Во всех случаях это не отклонение в работе центрального механизма, а использование более тонких методов манипулирования для укрепления господства[23].
Суммируя вышесказанное, можно сделать следующие выводы: институционализированное коммуникационное господство в странах с рыночной экономикой не имело, по крайней мере до недавнего времени, четких правил или детально разработанной политики. Система частной собственности более или менее беспрепятственно использовала поток коммуникаций для укрепления структуры господства, основанного на собственности. По сути дела привлечение внимания к механике этого процесса может само по себе создать проблемы для господствующего класса. Система лучше всего работает, когда ее считают неорганизованной.
Внимание, которое сейчас уделяется процессу коммуникаций, лучше всего подтверждает обострение борьбы за господство в этой области. Это подтверждает, в частности, описание детальной финской программы по формулированию национальной политики в области коммуникаций. Каарле Норденстренг, один из членов финской группы по выработке проекта, пишет: «Предлагаемая реформа подразумевает более рациональную координацию действий и увеличение влияния парламента (через правительство) в формулировании политики и принятии более четких политически важных решений» (курсив мой.— Г. Ш.)[24].
Когда принимаются более четкие и ясные политические решения в области коммуникаций, т. е. когда они более понятны широкой общественности, поле боя значительно расширяется. Вместо решений, принимаемых несколькими представителями господствующей элиты, принятие их потенциально становится ареной бурных общественных дебатов.
Естественно, не всюду к этому относятся с энтузиазмом. Хотя, как мы уже отметили, существует некоторое единство взглядов о необходимости всесторонней национальной политики в области информации и коммуникаций, очевидно, что различные группы преследуют при этом различные цели.
Те группы населения, которые в настоящее время исключены из процесса принятия решений (рабочие, женщины, национальные меньшинства), стремятся к тому, чтобы процесс сбора информации проходил более открыто, подлежал общественной проверке и прежде всего отвечал их нуждам. Рекламные агентства, корпорации, которые они обслуживают, и значительная часть правительственной бюрократии преследуют иные цели. Они выступают за более узкий и осторожный подход к формулированию коммуникационной политики. Вопрос о попытке пересмотреть саму существующую систему коммуникаций вообще не рассматривается. Внимание сосредоточивается на технических деталях повышения эффективности системы, другими словами, на том, чтобы составные части системы лучше функционировали без каких-либо изменений существующей структуры.
Типичен в этом смысле такой подход к проблеме: «Исследователь может легко превратиться во второразрядного псевдофилософа, разглагольствующего о социальных нуждах, вместо того чтобы продолжать копаться в эмпирических фактах той области науки, в которой он компетентен». И далее: «...убедительные эмпирические факты науки и экономики являются абсолютно необходимой предпосылкой любой разумной дискуссии по вопросам политики. Априорная идеологическая аргументация — это еще не исследование политики, хотя эти два понятия часто путают». Что такое «идеологические» аргументы с точки зрения этого автора? Противопоставление общественной и частной собственности, замечает он, «вряд ли можно воспринимать серьезно в 70-х гг.». Точно так же он не воспринимает и национальный суверенитет— понятие, которое он считает «архаичным»[25].
Согласно такой точке зрения, в центре внимания должна быть эффективность системы, а не система угнетения. Однако реальности 70-х гг. предопределили иной подход: каким образом могут женщины, национальные меньшинства, целые классы и государства покончить с угнетением, которому они подвергались и подвергаются?
Конечно, им нужны факты, чтобы обосновать свои аргументы и организовать борьбу. Однако факты устанавливаются в определенном идеологическом контексте, внутри которого они прежде всего и отбираются как «факты». Когда политико-философский контекст преднамеренно игнорируется, обнаруженные факты касаются лишь отдельных нюансов политики и оставляют без изменений превалирующий структурный порядок.
Разработка коммуникационной политики, исследование и планирование, которые предшествуют такой разработке, могут, разумеется, вестись и таким образом, чтобы содействовать укреплению существующего порядка, именно в этом направлении во многих случаях и ведется работа. Трудно представить себе альтернативные социальные модели, если не ставятся под сомнение основы самой системы, а в борьбе против угнетения разработка альтернативных социальных моделей необходима в первую очередь. Экономические реальности также должны учитываться, однако они не столь важны, как различные концепции того, что нужно, что желательно и что человечно.
В чем же заключается национальная политика в области коммуникаций и культуры, цель которой — покончить с внутренним и внешним господством? Возможно, легче ответить на этот вопрос, объяснив сначала, какой не должна быть такая политика. Можно сомневаться в отдельных деталях недискриминационной системы коммуникаций, но гораздо легче определить характерные черты и признаки эксплуатации.
С самого начала можно согласиться, что формы, методы и общая структура западных капиталистических коммуникаций не могут быть восприняты в их нынешнем виде в качестве подходящей модели теми странами, которые стремятся к культурной независимости, хотя именно эту модель им постоянно навязывают западные эксперты и исследователи.
Нелегко игнорировать западную систему коммуникаций и ее продукцию. Это могущественная система, обладающая необходимыми средствами и возможностями, чтобы распространять свою продукцию по всему земному шару. Более того, виртуозность инструментовки в сочетании с дорогостоящей, искусно выполненной продукцией создают впечатление обо всей системе как о квинтэссенции всего самого нового, современного, привлекательного. Другие формы коммуникации в сравнении с нею выглядят примитивными и безнадежно устаревшими. Те, кто знаком с американской рыночной системой, знают, какое большое значение придается упаковке: обертка, цвет, размер шрифта, форма и тип контейнера часто играют более важную роль, чем его содержимое. В системе коммуникаций также нельзя игнорировать разницу между содержанием и упаковкой (формой). Главное внимание должно уделяться именно тому, что в контейнере. Когда это станет очевидным для всех, неизмеримо возрастет способность правильно оценивать западную модель коммуникаций.